Тучи че-о-орные ползу-у-ут…
Ой, мой, ми-ы-ылы-ы-ый не верне-о-отся,
Ой, оста-а-алась…
В этот миг к немалому облегчению Стени дверь в казематы распахнулась и в проеме возник Дарен, толкающий поперед себя затравленного паренька. Хм. Вроде ж не из выучей. Новенький если только.
— Ишь ты, Стенька, — усмехнулся крефф. — Да тебя тут песнями балуют. А вы все каземат караулить не любите. Вон, какая красота, заслушаешься…
Светла, услышав разговор, прервала свои скорбные завывания, и приникла лицом к прутьям:
— Ой, родненький, это ж кого ты привел? А тощий-то, Хранители прости, тощий…
— Цыц, глупая, — беззлобно шикнул на нее Стеня.
Дарен, крепко держа Беляна за острое плечо, провел его в соседнюю темницу и втолкнул внутрь.
— Тут пока посидишь. Потом решим, что с тобой делать.
Юноша всхлипнул и забрался на деревянный топчан.
— Будет уж сопли-то развешивать. Как девка, право слово! — упрекнул его ратоборец и вышел, запирая решетку.
Пленник скорчился на жестком ложе и подтянул колени к груди.
— А ты-то чего тут сидишь, а? — крефф повернулся к Светле, жадно наблюдающей за ним из своей темницы.
— Дак, света своего ясного жду. Вот, сказал, тут будь. Я и сижу, родненький. А как ослушаешься? — и она снова забралась на топчан, где лежала шерстяная накидка.
Стеня виновато сказал наставнику:
— Я ей плащ отдал. Озябнет же…
— Да Встершник с ней. Отдал и отдал. Вот что. Парень, которого я привел — кровосос. Не бешеный, Стенька. В разуме. Говорит, как человек простой. Сидеть ему там, пока Глава не решит, что с ним делать. А твое дело — бесед с ним не вести. Ежели взъярится, пришлешь сразу вестника к Главе… к посаднику бишь. Все понял? Заходить к нему только креффам дозволено. Сиди пока, я тебе Ургая пришлю. Будете вдвоем куковать. А то мало ли…
При упоминании выуча колдунов Стеня встрепенулся. Хоть человек живой! Хоть словом перекинуться, а не слушать Светлины завывания в одиночестве.
Едва дверь каземата за Дареном закрылась, Донатосова дурочка опять приникла к прутьям и тихонько позвала нового обитателя темницы:
— Э-эй, родненький, как звать-то тебя?…
Стеня шикнул на девку:
— А ну, молчи! Посадили? Сиди молча, ишь.
Блаженная застенчиво улыбнулась:
— Дак я ж хоть имя спросить.
— Сиди молча, говорю.
— Ну, молча, так молча.
Она влезла обратно на топчан и вновь разразилась подвываниями:
— Светел ме-э-эсяц в небе то-о-оне-э-эт…
Тьфу! Несчастный страж вернулся на свое место. Скорей бы Ургай пришел!
Тот и впрямь явился меньше, чем через четверть оборота. Сел рядом на лавку, затеплил в светце еще одну лучину.
— А чего это она у тебя тут заливается, а? — колдун посмотрел в сторону темницы, из которой неслись дурехины песнопения. — Выпусти ты ее. Там уж в трапезной вечерю накрывают.
— Выпускал, — пожаловался Стеня на скаженную. — Не идет, клятая! Говорит, свет, де, ясный велел здесь дожидаться.
— Так что ж ей с голоду что ли помереть? — удивился старший. — Донатос, прости Хранители, через седмицу вернется.
В ответ юный ратоборец только плечами пожал.
— Дай ключи, — Ургай взял связку и подошел к темнице Светлы. — А ну, родненькая, давай, кшыть отсюда. Нечего нам песнями душу рвать. Идти, иди…
— Ой… — девушка стиснула на груди шерстяную накидку и посторонилась испуганно. — Да как же я пойду?
— Вестимо как. Ногами. Вверх по всходу. Топай, топай.
— Не-е-ет, родненький…
— А я что говорил, — подал голос со своей лавки Стеня. — Не идет, хоть ты кол ей на голове теши.
— Ладно, — вздохнул колдун. — Ступай в трапезную, поешь и возвращайся.
Лицо дурочки расцвело в улыбке:
— Радость ты моя! — она чмокнула опешившего выуча в щеку и с достоинством отправилась прочь. — Я скорехонько!
— Да не торопись, — не удержался от мольбы Стеня.
Светла ушла.
— Фух… хоть тихо стало.
Тишиной парни наслаждались около оборота, не меньше, и уже было понадеялись, что Светла, как все скорбные рассудком, отвлеклась, нашла себе новую жертву и не вернется, ан, нет.
Тяжелая дверь отворилась и на пороге возникла скаженная:
— Заждались, родненькие? — ласково спросила она.
— Да уж… все глаза проглядели, — признался Ургай.
— Так вот, вернулась я, значит, — она улыбнулась, режа в руках пузатый горшок, от которого пахло кашей и мясом.
— А это зачем? Про запас что ли? — спросил Стеня.
— Не-е-ет, — дурочка улыбнулась. — Ему.
И она кивнула в сторону темницы, куда Дарен запер Ходящего.
— Сдурела? — мигом вскочил колдун. — А ну дай сюда!
— Не дам! — Светла с удивительной прытью, прянула в сторону. — Чай голодный он!
— Отдай горшок, бестолочь!
— И не подумаю! А ну пусти! Пусти, я сказала! — дура-девка уперлась плечиком в твердую грудь колдуна.
Ургай пытался вытолкнуть блаженную прочь из казематов. Она сопела и не хотела уходить.
— Что ж вы за душегубы! — вскрикнула в сердцах. — Я ведь еле выпросила у стряпухи!
— Коли выпросила, так сама и ешь, — увещевал ее Стеня.
— Да я ж поела, нелюдь ты клятый! Что ж мне теперь, выбрасывать? — она чуть не плакала.
— Дай сюда, мы сами съедим, — вырвал колдун у дурехи горшок.
— А он?
— Его позже накормят, клянусь. Хоть ты не лезь, вдруг цапнет!