Нэд, Клесх и Донатос переглянулись.
— Большая стая была? — переспросил колдун.
— Большая. Да вдобавок с волколаками я троих рысей насчитала. Допрежь не видала, чтобы они вместе охотились.
— Посадник, было на твоем веку, чтоб волколаки засады устраивали? — Глава обратился к Нэду.
— Не случалось этакого, — медленно ответил тот.
— Как назад шла? — снова обернулся Клесх к своей выученице.
— Еще хуже, — обережница нервно сжала кулаки. — Обоз вела через Буковищную падь. А там оборотни, видать, кровососов с Гнезд подняли. Одну ночь те мимо нас стороной прошли, не напав, а под утро — я по следам видела — оборотни за ними прошли.
— Девка… — зарычал посадник. — А не поблазнилось ли тебе со страху-то? Уж больно твой рассказ на бабий вымысел похож.
— Нэд, — негромко сказал Донатос. — Один раз нам уже помстилось, будто кое-какой рассказ на вымысел похож. Что из того вышло, помнишь?
Бывший смотритель подавился воздухом и с размаху сел на лавку.
Тамир посмотрел на застывшую Лесану, на задумчивого Клесха и с удивлением отметил, как эти двое меж собой похожи. Как две ложки. Неужто и они с наставником, со стороны, словно два сапога — пара?
— Посадник, рассылай сорок, предупреждай обережников о новой напасти. Вкруг каждого города надо лов объявлять. Уряди ратоборцев со старшими выучами на вылазку. И еще. С сороками надо разослать грамоты о новом укладе Цитадели и взимании десятин. Всем ратоборцам приезжим разъясняй, как отныне жизнь изменилась. Пусть до троек своих донесут. Чтоб поперед слухов успели. Не то смута начнется. Я же по городам поеду, надо посадников уже шевелить. Вы же, голуби сизокрылые, — обратился Глава к Тамиру и Лесане, — завтра на заре поедете в сторону Фирюсихи. Во всякой веси старостам про десятину расскажете, а в Старые Починки, как сказал, грамоту посаднику передадите и ратоборцу из тройки.
Лесана посмотрела вопросительно, на что наставник коротко пояснил:
— Позже зайдешь, объясню. Ступай пока.
Девушка кивнула и вышла.
— А ты чего расселся как на сватинах? — пробурчал Донатос. — Иди, давай.
Тамир замялся.
— Ну? — наставник пихнул его в бок.
— Мне бы с Главой… Наедине… — сказал парень.
— Ишь ты… Ну, наедине, так наедине, — и Донатос вышел.
Следом за ним, храня на лице задумчивое недовольство, оставил горницу и Нэд.
— Глава… Сказать хочу. Только ты не подумай, будто я умом скорбен.
— Ну? — потерял терпение Клесх.
— Я навь вижу, и говорить с ней могу, — как в омут кинулся Тамир.
— Ишь ты, — спокойно отозвался ратоборец. — И давно это с тобой?
— Года три уж.
— А молчал чего?
— Сначала думал — поблазнилось. Потом… побоялся. Слышал, как тебя Нэд выгнал, когда ты ему про Осененных рассказал. И про то, что наставник мой тебя высмеял тогда. А потом… не знаю, — признался колдун. — Наверное, привык в себе держать.
— "В себе держать", — передразнил его собеседник. — Со всякой навью говорить можешь или нет?
— Ежели не упокоенная — со всякой. Они сами являются, — сказал Тамир.
— А с Ходящими? Среди них навь есть?
Колдун захлопал глазами. Навь? Среди Ходящих? Эх и быстрый ум у креффа.
— Не знаю… — и он запоздало вспомнил девочку с "собачкой" на руках.
— Ты про дар свой, молодец, что впусте не трепался, — тем временем одобрил ратоборец.
Парень кивнул.
— Все рассказал-то или утаил чего? Я не Нэд и не Донатос. Что такое — полоумным быть — на своей шкуре знаю. Все говори, — взгляд серых глаз был пронзителен и остер.
Молодой наузник помялся, а потом нехотя признался:
— Когда навь рядом, у меня по жилам как серебро течет, через кожу мерцает, но видеть никто не видит.
— Это еще что за украшение? — удивился Глава.
— Да я это… Встрешника видел, — сипло ответил Тамир.
Обычно невозмутимый крефф ратников застыл.
— Чего-о-о? А с Хранителями ты брагу, парень, случаем не пил? — уточнил он.
— Вот и ты не веришь, — горько улыбнулся колдун. — А ведь, умный мужик. И кто б мне поверил, сунься я это рассказать?
— Никто.
— Вот и я о том. Явился он мне ночью у Встрешниковых хлябей. Думал, навь, как навь, покою ищет, а он меня коснулся и, как ведро воды студеной в жилы налили. Все своими глазами видел.
Непривычный к долгим беседам, обережник едва не оборот рассказывал о том, что явилось ему в холодном весеннем лесу. Клесх слушал молча, глядя в одну точку. И видно было, что мыслей в голове смотрителя Цитадели проносится великое множество.
— Значит, бродит, стервец… — задумчиво проговорил крефф, едва парень смолк.
— Да, навь бесприютная, — сказал Тамир. — Я столько раз его найти пытался, а впусте. Не видал больше.
Клесх долго молчал, задумавшись. Колдуну уже показалось, будто собеседник и вовсе забыл о нем, как Глава очнулся и произнес:
— Всякую навь упокоить надо. А уж такую — особенно. Будем думать — как.
— То еще не все, — сказал обережник. — Позже я видел другое.
И он рассказал о девочке с "собачкой".
— У меня от твоих исповедей голова разболелась, — вздохнул ратоборец. — Все, иди. Обдумать надо это. И, гляди, больше не таись. Мира в пути.
— Мира в дому, — наузник поклонился и вышел.
Идя гулкими коридорами Цитадели, Тамир размышлял о том, что теперь надумает Клесх. И поможет ли новое знание молодому Главе, на которого и так навалилось столько, что не пожелаешь и врагу. Да еще мысли нет-нет, а возвращались к Лесане. Узнала она его? Если и узнала, так виду не подала… Как с ней теперь ехать? Веры-то нет ни на грош.